Месяц назад отошёл ко Господу почетный Папа Бенедикт XVI (Йозеф Ратцингер). Воспоминаниями о встречах и беседах с ним на разных этапах жизни поделился владыка Павел Пецци.
— Когда вы впервые встретили Йозефа Ратцингера?
— Мои первые встречи с ним были, можно сказать, случайными, во время моей учебы в семинарии Братства св. Карла Борромео в Риме. Кардинал Йозеф Ратцингер, в то время – префект в Конгрегации вероучения, приблизительно раз в месяц по вечерам встречался с некоторыми богословами из Движения «Общение и освобождение». Они обсуждали темы, связанные с жизнью, с образованием, с богословскими текстами Движения. Его основатель отец Джуссани всегда просил мнения Йозефа Ратцингера о важных для него текстах, и тот с удовольствием читал их и давал комментарий.
Мы, семинаристы, служили на этих встречах, которые иногда проходили за ужином. Нам было очень интересно услышать что-то из высказываний кардинала Ратцингера, но мне, насколько я помню, этого так и не удалось. И ещё один из нас обычно провожал его до машины, которая забирала его в Ватикан. Однажды, стоя в ожидании, он спросил меня: «А вы тоже из Движения?» Я ответил, что да, и что я также семинарист в Братстве св. Карла. Он ответил: «Очень хорошо». Это была моя первая встреча с ним.
В другой раз я встретился с ним, когда сопровождал моего настоятеля отца Массимо Камизаску на Синод в Риме. Кардинал Ратцингер перед заседанием Синода подошёл ко мне, поздоровался и спросил, кто я. Если не ошибаюсь, это был Синод о посвященной Богу жизни.
— Вы сказали, что, служа за ужином вместе с другими семинаристами, всегда хотели услышать, что говорит кардинал Ратцингер. А почему? Из-за должности, которую он занимал в Ватикане, или вас интересовал его взгляд как богослова?
— Конечно, по второй причине. Тем более, что он никогда не говорил о работе в Конгрегации «вне работы». Для нас он был примером выдающегося богослова. Я помню, с какой жаждой мы смотрели один редкий тогда фильм о встрече в Германии в 60-х или 70-х годах, в которой участвовали Карл Ранер и Ханс Урс фон Бальтазар. Была очень интенсивная дискуссия о новых направлениях богословия после Второго Ватиканского Собора, а её модератором был как раз Йозеф Ратцингер. Поразительно было, когда он подводил итоги выступлений этих двух докладчиков, так ясно и глубоко, что все аплодировали. Да, для нас, семинаристов, он был авторитетом, особенно, в том, что касалось основ богословия или фундаментальной теологии. Его «Введение в христианство» было очень важным текстом для нас. И, конечно, его труды о св. Августине и св. Бонавентуре, его труды по экклезиологии… я до сих пор считаю их фундаментальными.
— Йозефа Ратцингера часто называют «Моцартом богословия». Один мой профессор часто повторял, что настоящего эксперта в какой-то области можно отличить по тому, насколько просто он может объяснить самые сложные явления из своей сферы знания. Когда я читаю книги Ратцингера, я всегда вспоминаю об этом. При всей его учености, те же «Введение в христианство» или «Жизнь Иисуса» написаны очень доступным языком. Как вы думаете, эта его особенность повлияла на то, что он стал одним из величайших богословов своего времени?
— Да, думаю, это дар, дар, который он заслужил, потому что был очень смиренным человеком. Он умел из любого диалога научиться чему-то. И потом – его способ учиться, работать… Человек, который в 90 лет продолжал читать и учиться – это большая редкость даже для Церкви.
Что касается простоты и в то же время глубины его речи, я особенно замечал это не столько в его богословских трудах, сколько в его проповедях и катехизациях по средам, когда он стал Папой.
Я помню два момента. Первый – когда он согласился рукоположить в пресвитеры троих членов Братства св. Карла в 2000 или 2001 году. Он произнес абсолютно великолепную проповедь без каких-либо заготовок, на прекрасном итальянском языке. В ней была видна вся глубина, всё богатство его опыта. Он говорил о священстве ясно и просто. И второй момент – это проповедь на похоронах отца Джуссани. Кардинала Ратцингера попросили в последний момент, и, опять же, он читал проповедь без текста перед глазами, прекрасную, простую и глубокую проповедь.
— Вы помните конклав, на котором его избрали Папой? Насколько очевидной кандидатурой на тот момент он был?
— Я никогда особо не интересовался церковной политикой, но не скрываю, что на уровне желания я бы хотел видеть его Папой. Тем более, я был мало знаком с другими кардиналами. И какова должна быть фантазия Святого Духа, чтобы найти преемника святому Иоанну Павлу II? Мне было бы трудно предположить… Вот почему меня поразила его проповедь на похоронах Папы Иоанна Павла II (именно он служил ту Святую Мессу). Он был внимателен к происходящему. В какой-то момент он сказал: «Вот, твоя жизнь завершилась, как Евангелие, которое лежит на твоем гробе, страницы которого листал ветер, и теперь захлопнул». Это действительно произошло. В тот день на площади был сильный ветер, и во время проповеди Евангелие закрылось. Он увидел это и сказал об этом. Это был трогательный момент.
Когда он был избран Папой, я находился в Новосибирске. Это был поздний вечер. Помню, что я был со священниками из нашего Братства. Мы собрались на ужин вместе с женщинами из Ассоциации Memores Domini и также пригласили немецкого священника, который служил в Новосибирске. После ужина мы включили спутниковое телевидение в ожидании новостей и увидели белый дым. Когда объявили имя избранного кардинала, мы были просто в восторге!
— Действительно, какая должна быть фантазия Святого Духа, чтобы после такого долгого, плодотворного понтификата ещё и такого симпатичного человека, как Папа Иоанн Павел II, избрать Папой Йозефа Ратцингера, который был совсем иным по темпераменту! Мне кажется, нужен очень честный и нежный взгляд на самого себя, чтобы после Иоанна Павла II не пытаться быть «достойным» или «равным», а просто быть тем, кто ты есть. Как бы вы, исходя из вашего опыта общения с Йозефом Ратцингером, могли охарактеризовать его как человека?
— Он с самого начала старался быть самим собой. В какой-то момент в начале своего понтификата он и сам говорил, что это единственный способ… А чтобы быть самим собой, нужно глубочайшее смирение. Потому что только смиренный человек, который осознает, что постоянно находится под взглядом и защитой Бога, может не поддаться искушению нравиться людям, подражая кому-то, стремиться говорить или делать что-то новое. Это большие искушения для каждого. Поэтому, чтобы быть самим собой, нужно осознать не столько свои ограничения, но что именно их Бог избрал для осуществления Своего замысла, и поэтому именно через твои ограничения ты можешь внести свою лепту в строение цивилизации, в строение Церкви.
Не хочу преувеличивать, но почти в каждой встрече с Бенедиктом XVI – а я действительно много раз встречался с ним в последние 10-12 лет, – я вспоминал стих из Песни Богородицы: «Призрел на малость рабы Твоей…» Йозеф Ратцингер прекрасно сознавал свои ограничения. И поэтому его решение оставить понтификат было не надуманным, а абсолютно смиренным, вершиной его смирения. Он понимал, что замысел Божий в том, чтобы в тот момент он немного подвинулся, отошёл в сторону.
— Я помню, когда Папа Бенедикт XVI объявил об этом решении, многие верующие, и я в том числе, пребывали в неуверенности и страхе, не понимая, что происходит в Церкви, почему Папа это делает. И в тот период, до самого избрания нового Папы, вы почти каждый день служили Мессу в соборе и много говорили о происходящем, помогая людям увидеть решение Папы в истинном свете. А вы сами, когда только узнали об отречении Ратцингера от престола, сразу были уверены и спокойны? Какие мысли и чувства вас тогда переполняли?
— Нет, конечно, нет. Моей первой реакцией был шок. Я до сих пор помню, как это было. Я был дома. Мне начали звонить (не так часто я получаю столько звонков) нунций, епископы, священники… Они спрашивали: «Вы знаете, что случилось?» И я отвечал: «Нет, это невозможно». Не помню, кто сообщил мне. Говорили: «Откройте интернет. Федерико Ломбарди говорит об этом прямо сейчас». Я открыл трансляцию Ватикана, и, действительно, Ломбарди, сам в глубочайшем шоке, объяснял происходящее для прессы и верующих. Папа Ратцингер объявил о своём решении кардиналам во время консистории, но он сделал это на латыни, поэтому даже не все сразу поняли, о чём он говорит. Но когда было произнесено слово «отставка», стало ясно всем. Да, это был шок.
Потом я стал думать о том, почему он принял такое необычное решение. Не скрываю, что мысли были мрачные, как будто дьявол или какая-то иная власть заставили его это сделать. Но ад не побеждает Церковь. Такое решение не может быть плодом дьявольского наваждения. Что же тогда? И вот, я вспомнил о его смирении и подумал, может, это и правда человек Божий, который понял, что уже не в состоянии выполнять это служение. И ведь нигде не написано, что Папа должен быть Папой до последнего вздоха…
— А когда вы виделись с ним уже после, он никогда не говорил об этом решении?
— У меня никогда не было дерзновения спросить его, а он сам не говорил. Однако, думаю, то, что он пишет в книге-интервью, это самый яркий, простой и хорошо обдуманный ответ. Это не плод депрессивного состояния, это решение человека Божьего, который в глубине своей совести понимает, что Бог просит у него что-то другое.
Недавно я нашёл что-то в мемуарах вьетнамского кардинала-мученика Ван Туана. Он говорит об одном моменте как о водоразделе в его жизни. Это момент, когда он в тюрьме понял, что, если выживет, не сможет вернуться к тому, что делал раньше. И в тот момент, как он говорит, он слышал голос внутри себя: «Что ты хочешь: делать что-то для Меня или исполнить Мою волю?» Думаю, с Бенедиктом XVI произошло что-то похожее на это.
— Вернемся немного назад. Ваша первая встреча с Ратцингером-Папой была уже в качестве российского епископа?
— Была одна встреча с ним после моего назначения ректором нашей Высшей духовной семинарии в Санкт-Петербурге. В июле 2006 года. То есть он уже год был Папой, а я еще не был епископом. Предыдущее руководство семинарии организовало паломничество семинаристов в Рим на начало учебного года. И мне пришлось вести его. Мы с вице-ректором отцом Пьетро Скалини подумали, почему бы не напроситься на аудиенцию к Папе, чтобы у нас была хотя бы секундочка для личного разговора и благословения. Через нунция мы получили пригласительные билеты и вместе с семинаристами мы находились в секторе рядом с алтарем, который Папа посещает в конце аудиенции. И когда он подошел к нам, мы кричали, что мы из семинарии в Санкт-Петербурге. Он остановился и хотел познакомиться с семинаристами. Папа поздоровался со всеми, а затем посмотрел на меня, а я не знал, что говорить. поэтому вдруг сказал: «Больше всего мы хотим воплотить то, что вы написали в своих богословских трудах». А он спросил меня: «А ты, ректор, разве не из Движения «Общение и освобождение»?». Я был удивлен, сказал: «Да, верно», а он ответил: «Мне так и показалось» и шёл дальше. Это была первая и единственная встреча с ним до того, как я стал епископом. Вернее, я встретился с ним ещё на одной общей аудиенции в сентябре, через несколько дней после моего назначения епископом, но до хиротонии. Тогда у меня было буквально 45 секунд для общения с ним. Меня сопровождал мой настоятель, дон Массимо. Папа Бенедикт, узнав, кто я, сказал: «Какой молодой!», а потом перевел взгляд на дона Массимо, которого, конечно, знал, и сказал: «Вот, вижу отца. Тогда я спокоен». Остальные наши встречи происходили уже после того, как я стал епископом.
— Интересно то, что сказал Папа про дона Массимо. Меня всегда очень трогает, когда я замечаю воплощение идеала в иерархичности Церкви: когда я вижу священников, которые воспринимают своего епископа, действительно, как отца; но и когда епископы точно так же могут обратиться к самому Святейшему Отцу. Какой взгляд на иерархию Церкви был у Папы Бенедикта?
— Я думаю, Бенедикт всегда очень глубоко уважал священство и в этом смысле – иерархию. Но это уважение чисто евангельское, глубоко обоснованное Священным Писанием и документами Церкви. Именно это ясное и твердое основание позволяло ему быть всегда очень прямым в беседах с епископами и священниками. Он всегда имел в виду, что перед ним стоит священство, то есть избрание Христа. Это позволяло ему говорить прямо даже неприятные вещи.
На меня произвело большое впечатление его послание епископам, когда в какой-то момент его обвинили. И в этом письме он ясно говорит: разве что во времена арианства можно видеть такую ненависть против Римского Понтифика внутри Церкви. Это были очень жесткие слова, но они были сказаны со смирением. Я в них чувствовал призыв уважать священство. Или можно вспомнить то трогательное, но жесткое письмо, которое он отправил епископам Ирландии после того, как всплыли скандалы, связанные со злоупотреблениями со стороны священников. И его слезы на встрече с жертвами насилия. Ему было на самом деле больно оттого, что священник может совершать такие поступки.
— В Церкви любят развешивать ярлыки, и один из очень популярных – ярлык «традиционалиста». И на фоне Папы Франциска, которому достался ярлык «новатора», многим людям даже вне Церкви Йозеф Ратцингер казался традиционалистом. Даже то, что формулу отречения он произнес на латыни, многих утверждало в этом взгляде. Справедлив ли такой взгляд на него?
— Я не очень люблю эти категории: консерватор, прогрессист и так далее. Они выражают светский взгляд, а светский взгляд не может определить взгляд церковный. Обычно те, кого трудно с ходу поставить в какие-то рамки, это те, которые больше всего привлекают. И Ратцингера было непросто поставить в какие-то готовые рамки. Не будем забывать, что он пошёл на Второй Ватиканский собор как прогрессист, в то время как в какое-то время стремились включить его в течение консерваторов в Церкви. Я думаю, о нём можно сказать, что он настоящий энтузиаст Христа и христианства.
А его любовь к латинскому языку – это правда. Но она имеет причины. Во-первых, на этом языке писали те Отцы Церкви, которые оказали на него наибольшее влияние, более всего – святой Августин. В этом смысле, я думаю, он видел в латинском языке хороший способ выразить истину Церкви – и в литургическом смысле, и в богословском. Во-вторых, Бенедикт XVI не воспринимал личность Христа безотносительно от всей истории Церкви. И латинский язык до сих пор остается фундаментальным, чтобы войти в смысл определенных событий и молитв.
Я помню, однажды, разговаривая с ним во время какого-то Синода, я сказал ему, что наше поколение с трудом читает на латыни. И он сказал: «Жаль. Потому что так теряется смысл определенных слов и молитв. По крайней мере, вы же можете подготовиться заранее. Читайте хотя бы пару раз заранее то, что должны будете произносить на молитве. Так вам будет легче понять то, что вы будете произносить».
— Давайте вернемся к вашим личным встречам. Существует официальный формат встреч Папы с епископами – визиты ad limina. Но ведь существуют и другие форматы? Для чего вообще епископы встречаются с Папой?
— Прежде всего, это деловые встречи, когда епископу нужно что-то обсудить, когда он нуждается в беседе и совете Папы Римского. Но есть и другие встречи, имеющие более общее содержание. Например, встречи на Литургии и в свете определенных литургических событий. Так я получил палий митрополита из рук Папы – тогда так еще делали. И тогда была возможность краткой беседы. Или в конце общих аудиенций по средам – это тоже возможность совсем краткой, не деловой беседы.
Другое дело – визит ad limina. Каждый Папа проводит его в своём стиле. Мои встречи с Папой Бенедиктом и с Папой Франциском в рамках такого визита радикально отличались по стилю. Папа Франциск не встречается с епископами по отдельности, а сразу со всеми епископами определенной конференции или, если конференция большая, – по группам. Обычно это очень деловая встреча, хоть и есть время рассказать о ситуации в своём регионе и в своих епархиях. С Папой Бенедиктом было иначе. Во-первых, с ним было два официальных момента. Один – когда председатель конференции епископов читает их отчет, а Папа слушает и в конце визита даёт своё заключение, наставление. Другой – встреча с Папой, где каждый из епископов мог побеседовать с ним индивидуально. В нашем случае беседы эти были относительно долгие, потому что нас всего четыре и у каждого было 40-50 минут. Для меня все встречи с ним за время Понтификата были очень интересными, но именно эта неспешная, спокойная беседа останется в моей памяти и в моём сердце, думаю, вечно. Меня глубоко удивила его готовность и способность слушать меня и удивляться услышанному, задавать очень конкретные вопросы, и также – готовность абсолютно смиренно отвечать на мои вопросы.
— Какой взгляд на нашу поместную Церковь вы видели у Папы Бенедикта? Он интересовался нашей ситуацией?
— Да. И это касалось многих встреч. Я могу выделить четыре пункта, которые почти всегда присутствовали.
Во-первых, реальная ситуация наших общих. То есть он интересовался ростом общин: растут ли люди в вере. Никогда он не задавал вопросов, касающихся количества или наличия определенных структур. Это не значит, что это его не интересовало. Просто ему наверняка было достаточно того, что мы сообщали ему по этому поводу. Но ему было действительно важно понять, растет ли наш народ в вере и любви.
Второй момент, которым он интересовался, это семинария, образование новых священников. Его интересовало именно образование семинаристов, а не то, сколько их или как они живут. Он беспокоился об их образовании: на каком оно уровне, хорошие ли у них преподаватели. Папа был доволен тем, что у нас есть семинария, что нашим будущим священникам не приходится учиться в каком-то отдельном университете.
Третий момент – это наши взаимоотношения с Православной Церковью: как мы развиваем экуменический диалог в богословской, культурной, социальной сферах.
Четвертый момент: каково наше присутствие в российском обществе, осознаем ли мы вклад, который можем принести.
— Вы многократно встречались с Бенедиктом XVI после его ухода на покой. Вы говорили о встрече Папы Франциска и Патриарха Кирилла?
— Да, мы говорили об этой встрече два раза. В первый раз не очень долго. Он интересовался, знал ли я, как получилось, что наконец-то эта встреча стала возможной. А во второй раз мы говорили об этом чуть больше. Он хотел понять, какой вклад эта встреча могла внести в развитие экуменического диалога, учитывая также ситуацию других Православных Церквей. Это то, о чем он спрашивал.
— Очень много в последние годы писали о том, насколько просто жил Йозеф Ратцингер после ухода на покой. Каким вы видели его, когда навещали его в монастыре?
— Прежде всего, меня удивило его смирение – опять повторяю это слово. Пока ты «кто-то», все посещают тебя по определенным вопросам, связанным с той должностью, которую ты занимаешь. И это нормально. А в данном случае ты посещаешь человека, у которого больше нет никаких обязанностей, поэтому весь интерес не может быть связан только с вежливостью.
Когда я в первый раз посетил его после «отставки», я задал себе этот вопрос: почему я иду посетить его сейчас? Это формальность, потому что это он назначил меня епископом? Я ответил, что это, прежде всего, из-за благодарности. Потому что он видел во мне то, что я сам не мог видеть. Он открыл во мне то, что я сам не мог открыть. А во-вторых, потому что его духовный опыт еще многое может мне сказать. Я думаю, все те, кто посещал его в эти годы, делали это только для этого. И надо быть очень смиренным, чтобы передать свой опыт бескорыстно, потому что ты уже никак не влияешь на этого человека. У тебя нет никакой власти, кроме власти твоего духовного опыта. И для меня это всегда было уроком смирения.
Во время визитов ad limina епископы посещают разные Дикастерии Римской курии, чтобы обсуждать конкретные вопросы. Во время нашего последнего визита к Папе Франциску я опоздал на одну такую встречу, а после неё меня ждал на обед Папа на покое Бенедикт у себя в монастыре. К сожалению, я забыл телефон и не мог предупредить, что опаздываю. Я опоздал на 20 минут, а он ждал меня. И когда я пришёл, мне было так стыдно, что я даже не мог поднять глаз. А он посмотрел на меня и сказал: «Пожалуйста, садитесь. Я рад, что вы пришли». Я чуть не расплакался. У него не было причин «быть добрым», для него это было просто нормально. Мне было стыдно не только за опоздание, но и за то, что мне потребовалось столько времени, чтобы понять, что это тот взгляд, который буквально поднимает тебя.
— На фоне обаятельных Папы Иоанна Павла II и Папы Франциска Папу Бенедикта многие считали «суховатым», эдаким высоким богословом, который ближе к книгам, чем к людям. Но при этом на протяжении нескольких десятилетий весь мир видел его дружбу с его секретарём Георгом Генсвайном или, например, с этими женщинами из Ассоциации Memeres Domini, которые остались с ним уже после ухода на покой. Какое значение для Папы Бенедикта имела эта дружба? Я имею в виду, дружба вообще и её значение для христианина и для Церкви.
— Меня поразило, что, когда он стал Папой, он не только просил этих посвященных женщин остаться с ним, но и говорил: «Это семья Папы». Он говорил это абсолютно спокойно и спонтанно. Насчет дружбы в более широком смысле и её значении для Церкви – мне не приходят в голову какие-то его выступления на эту тему. Поэтому могу сказать лишь, что для него богословие – это не что-то отвлеченное от жизни, а наоборот. Когда на русском языке вышла его книга «Богослов и богословие», меня просили написать предисловие к ней. И когда я рассказал об этом Папе, уже после того, как стал епископом, он смеялся, прекрасно зная, кто я. И потом спросил: «Как вы думаете, богослов – это кто?» Я ответил: «Мне кажется, по вашему, это человек, влюбленный в Христа, который хочет всё больше узнавать Его».
— В заключение нашей беседы я хотела попросить вас кратко охарактеризовать Йозефа Ратцингера и его понтификат. Но сейчас подумала, что то, что вы только что сказали, было бы достаточно ёмкой характеристикой…
— Да, это так. Достаточно читать его произведение «Иисус из Назарета», чтобы в этом убедиться. Не знаю, кто ещё смел бы написать книгу, не связанную с тем, что ты Папа, а с тем – что ты христианин, пораженный встречей со Христом, который хочет всё больше познавать и любить Его. Это удивительно. Думаю, это произведение на долгие годы останется ориентиром для тех, кто хочет заниматься настоящим богословием.
Беседовала Анастасия Бозио
Фото: Franco Origlia / Getty Images