Дорогие друзья,
в фильме Оливера Стоуна «Взвод» есть сцена, когда солдат, только что получивший ранение в бою, реагирует с удивлением: «Меня ранили! Я думал, что я неуязвим.» Что-то подобное случилось со мной, когда у меня оказался положительным результат на Ковид. Несмотря на то, что я принимал меры безопасности, особенно в магазинах, общественном транспорте и т.д… У меня было смутное ощущение, что жучок меня не тронет. Сейчас я восстанавливаюсь почти неделю, и у меня нет иного выбора, кроме как признать, что я уязвим. Другая вещь, которую трудно почувствовать (хотя это и понятно как концепция) — это то, что в силу своего возраста я являюсь группой риска. Ты знаешь, сколько тебе лет, но ты не чувствуешь себя вписанным в образ 65-летнего человека. Но так оно и есть. Реальность и жизнь мудры и учат нас по фактам. Я надеюсь, что этот вирус не помешает мне продолжить в семинарии занятия онлайн…
В любом случае, это хороший повод для размышлений об празднике всех святых, который в этом году также выпадает на воскресенье, и о том другом поминовении, которое следует за ним, всех усопших верных:
***
Все святые (и все усопшие верные)
С незапамятных времен Церковь один за другим ставит вместе эти два праздника: торжество всех святых и поминовение всех усопших верных. Интуиция, приходящая издалека, видит сильную и глубокую связь между этими двумя праздниками или, если хотите, между этими двумя группами, которые являются объектами нашего внимания, нашего размышления. На первый взгляд, их объединяет то, что мы не можем их видеть, то есть они отсутствуют в нашей жизни. Празднуя их память, разве мы не делаем их присутствующими в нашей памяти? На самом деле, мы делаем гораздо больше, потому что вспоминать (recordare) означает, что что-то (кто-то) отзывается в наших сердцах, что отсутствие не полное, что они все еще присутствуют в нашей жизни намного больше, чем нам кажется. Посмотрим шаг за шагом.
«Святые» — кто они на самом деле? Иногда нам кажется, что они являются персонажами легенд, людьми из другой галактики, если не физической, то моральной или религиозной, так как их биографии, как правило, подчеркивают необычные и сверхчеловеческие аспекты их жизни. И все же, если Церковь объявляет некоторых «святыми», она делает это, скорее, в противоположном смысле. Это правда, объявляя кого-то святым, его заслуги признаются. В этом смысле все учреждения, нации, партии, идеологии… имеют «своих «святых»», т.е. лиц, выдающихся в соответствующих областях деятельности или в конкретной шкале ценностей, о которой идет речь. Но, в нашем случае, это не самое главное. Когда Церковь объявляет кого-то святым, она сначала объявляет его «блаженным», а затем «канонизирует». «Ух ты!», — можно подумать, — «бюрократия даже на небесах!». Но эти два шага имеют смысл. Быть «блаженным» означает быть счастливым, благословенным. Церковь подтверждает беатификацией, что человек, о котором идет речь, уже имеет блаженство, полноту общения с Богом. Согласно сегодняшнему Евангелию, мы понимаем, что это блаженство, то есть счастье, не является «наградой», которую получают «после» смерти те, кто были тут «хорошими»… Это карикатура на христианскую жизнь. Иисус, объявляющий о приближении Царства Божьего (именно через Него), говорит нам, что уже в этой жизни можно быть счастливым даже среди трудностей и невзгод. Блаженства, которые многие считают автопортретом Самого Иисуса, говорят о счастье, которое через Него могут испытать те, кто традиционно чувствовал себя несчастным, потому что в Иисусе, разделяющем все человеческие ограничения и страдания, мы можем испытать то предпочтение, которое Бог оказывает им. То есть, мы уже (или можем быть) в каком-то смысле блаженны.
И канонизация – это утверждение о человеке, направленное на нас. Канон означает правило, меру, модель. Канонизированный святой предлагается нам как образец жизни, достойной подражания, как действительный и верный способ следовать за Христом.
Одним словом, святые являются святыми по отношению к Иисусу Христу, единственному Святому. И, более того, то, что они объявлены святыми, означает, что идеал жизни, который представляет Христос, не является чем-то невозможным, тем, что, может хорошо для созерцания, но неприменимо в повседневной жизни – это не так. Святые, такие же люди, как мы, учат нас, что можно жить последовательно (и быть счастливым, благословенным) в соответствии с этим идеалом.
Как мы знаем, есть много канонизированных святых. Дети, молодые и старые, мужчины и женщины, миряне, священники, монахини, епископы, женатые, бедные и богатые, скромные работники и цари… Одни посвятили себя молитве, другие служили бедным, третьи проповедовали Евангелие, четвертые заботились о своей семье, пятые занимались исследованиями для науки, шестые возделывали землю…, таким образом, это говорит нам, что путей святости много, что они открыты для всех, что каждый может попытаться идти за Христом так, как лучше всего подходит, и выбирать те модели, которые нравятся больше. То, что мы иногда говорим: «это не святой моей преданности», полностью верно: мы не обязаны подражать всем, каждый должен видеть, какой святой и какая форма духовности, из многих, предлагаемых Церковью, подходит ему лучше всего.
Мы видим, что святость — это не эксклюзивный клуб для избранных, это очень демократичное сообщество, открытое для всех. Тем более если учесть, что то, что было сказано о канонизированных святых, предложенных в качестве образцов для подражания, – это не все о них. Если есть образцы, то это потому, что были и есть те, кто им следовал. И здесь вступают «все святые», множество тех, кто не был канонизирован, но достиг одним из многих указанных путей, этой цели: «великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племён и колен, и народов и языков». Церковь настаивает сегодня, что если мы увлеклись «легендарной» идеей святости, то она для всех, а не только для людей, сделанных из специального теста. И причина, наконец, очень проста. Быть святым – это не завоевание, не плод сверхчеловеческих аскетических усилий, а дар, это — жить во Христе, и когда Он живет среди нас. Это дар быть детьми Божьими: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими». Быть детьми в Сыне, Иисусе Христе, это дар жить в Нем, в том новом мире, который Он несет в Себе, в царствовании Божьем, в блаженстве, в тайне истинного счастья. Одним словом, если мы чувствуем, что мы дети Божьи (в Сыне Иисусе Христе), то мы уже святые, даже если у нас есть недостатки.
Теперь на сцену выходят усопшие. Мало кто из нас знает лично канонизированного святого. Я, например, знал святого Иоанна Павла II, мой отец знал святого Петра Поведа, мученика и основателя Терезианского института, потому что он был другом семьи, и бывал в его доме, еще я знаю людей, которые знали и жили с матерью Терезой из Калькутты, с каким-то блаженным кларетинским мучеником из Барбастро и т.д. Но с анонимными святыми из этого «великого множества людей» мы точно, так или иначе, действительно встречались, хотя, возможно, не осознавали этого полностью. У нас нет никаких сомнений в том, что людей из нашего окружения, любимых нами, которые были неотъемлемой частью нашей жизни, больше с нами нет. Все мы носим в своей жизни раны смерти, у всех нас есть такие области в отношениях, которые искалечены и опустошены смертью, и которые никто не может занять, потому что есть люди, которые незаменимы. И эти аффективные «ампутации» говорят нам о той абсолютной уверенности, которую мы так редко учитываем, но которая тяготеет над всеми нами, как мрачная туча: мы все должны умереть. На эту уверенность каждый реагирует по-своему (и это зависит не только от того, верующий он или нет, но и от сильного психологического фактора): со страхом, смирением, доверием, безразличием… Но это постоянное отчасти подсознательное напоминание заставляет нас задуматься, что человеческая жизнь – это тайна, в которой переплетаются парадоксальные, неизбежные и незаменимые измерения, из которых нам иногда приходится выбирать, и среди которых мы обязательно должны установить порядок приоритета: устаревающее и постоянное, относительное и абсолютное, то, что приводит к смерти и то, что дает жизнь. Так оно и есть. Есть вещи, настолько связанные со временем, что они, по сути, не могут не разделять его эфемерный и относительный характер: например, хорошо провести время — всегда связано с местом и временем; в то время как другие вещи, несмотря временность на истечение срока действия, все же стремятся быть выше условий пространства и времени: любовь или справедливость имеют призвание к вечности. Человек, на самом деле, может отдаться тому, что уже устарело в его жизни, или торопиться, или жить только для себя и накапливать вещи, можно даже, в крайнем случае, быть готовым лишить других (имущества и даже жизни), чтобы обеспечить себе лучшую жизнь, которая, однако, не перестанет быть эфемерной и, в конце концов, будет поглощена прожорливостью времени. А можно, наоборот, попытаться давать жизненно необходимое даже ценой потери чего-то своего; не использовать других, а служить им, служить в них тем высшим ценностям, за которые стоит отдать свою жизнь. Философ Э.Мунье красиво сказал об этом: «Человек не достигнет своей зрелости, пока не поставит свою жизнь на службу ценностям, которые стоят больше, чем жизнь».
Эти ценности, которые существуют и которым многие (независимо от того, знают они об этом или нет, верующие и неверующие) служат с искренним сердцем, являются признаками высшей жизни, к которой мы все призваны. Этот призыв прозвучал во Христе, Который, приняв саму нашу смерть, проявил солидарность с нами и, воскреснув из мертвых, отнял у нее силу, сделав смерть местом встречи с Богом.
Празднуя эту память усопших верных, мы подтверждаем, что наши связи с ними не мертвы, что мы можем поддерживать их и, в определенном смысле, чувствовать их. Наша солидарность с ними и наша ответственность по отношению к ним выражается особым образом в этом праздновании, во время которого мы молимся за тех умерших, кто находится в промежуточном состоянии очищения за грехи, — в чистилище. Мы не можем точно знать, что это такое. Но мы можем быть уверены, что, во-первых, это очищение начинается уже в этой жизни, в той мере, в какой мы пытаемся преодолеть в себе эгоизм, и, во-вторых, что очищает нас сама смерть. Мы можем понимать смерть как очищающий огонь, который поглощает все в нашей жизни, что было построено из эфемерных материалов (дерева, сена или соломы), в то время как все, что мы построили из нетленных материалов, таких как золото, серебро или драгоценные камни, проходит сквозь пламя невредимым. Очищающий огонь – это Сам Иисус Христос, Который присутствует в жизни человека, а, следовательно, и в его смерти. Действительно, весь выбор жизни человека становится окончательным со смертью, через которую он предстает перед всевышним Судьей (ср. 1 Кор 3:12-15; Spe Salvi 45-46).
После смерти больше нет «времени», по крайней мере, так, как мы его понимаем в этой жизни, но мы верим, что есть очищение. Поэтому имеет смысл молиться за тех, кто умер и, возможно, находится в этом периоде – в чистилище. Эта молитва – реальный и эффективный способ общения с нашим усопшими. И, кроме того, поскольку мы верим, что процесс очищения осуществляется во Христе (участвуя в Его смерти), и что те, кто достигли цели, также находятся во Христе (Который есть свет, истина и жизнь), то мы, находящиеся на пути (а Сам Христос – это путь), можем чувствовать или знать, что наши мертвые близки к нам, именно потому что они находятся во Христе, Который живет среди нас.
Та интуиция, которая «приходит издалека», и о которой мы упоминали в начале, теперь понятна, и понятно, откуда она исходит: от первого христианского поколения, от опыта смерти и воскресения Христа, и это та интуиция, которая, как мы видим, продолжает действовать среди нас.