Священник Хосе Вегас: Возрождение к Новой жизни

«Вифания была недалеко от Иерусалима, стадиях в пятнадцати», говорится в длинной версии этого Евангелия. То есть, в пути к Пасхе – «вот стоят ноги наши во вратах твоих, Иерусалим (Пс 121:2-3)». И все говорит нам о тайне смерти и жизни, которую мы начинаем созерцать. Поэтому после очищения в пустыне и водой (первое и третье воскресенье Великого поста) и освещения (второе и четвертое воскресенье) нас приглашают встретиться лицом к лицу со смертью. Необходимо противостоять ей, потому что бесполезно пытаться спрятаться от нее. Поэтому также, и особенно религиозный опыт, нужно смотреть на эту реальность и пытаться найти не нее ответ. В смерти мы особенно сильно ощущаем отдаленность от Бога, Его молчание и, у нас возможно создается впечатление его безразличия к нашей судьбе.

Это, кажется, передает странное начало Евангелия, которое предлагается нам в это воскресенье. Просьба о помощи, просьба, с печалью и срочностью, просьба, которая, очевидно, не получает ответа. Действительно, у нас часто возникает ощущение, что Бог нас не слышит, что Он остается безразличным к нашим мольбам, которые получают постоянное молчание вместо всякого ответа. Бог, Иисус, Они не спешат, Они, кажется, не волнуются, что опоздают.

Наше чувство оставленности и отсутствия ответов в стольких случаях заставляет нас иногда испытывать искушение или в реальности – упрек против Бога: «если бы Ты был здесь …». Это упрек, который можно облачить многими другими способами: почему Бог допускает зло? Что Он делает против несправедливости? И так можно долго продолжать. Резонно говорит Бенедикт XVI в своей энциклике «Spe salvi» (п. 42), что атеизм 19-го и 20-го веков по своим корням и целям является морализмом, протестом против несправедливости мира и всемирной истории.

И, в принципе, ответ, который Иисус дает Марфе («твой брат воскреснет в последний день»), не очень удовлетворяет. Сама Марфа признает это, и при этом она, кажется, говорит Иисусу, что да, это хорошо, но что она попросила его о чем-то другом, более насущном. Религиозный ответ, который передает решение в “загробную жизнь” – это также является оспариваемым предметом критики религии.

Итак, здесь мы сталкиваемся со смертью. Мы уже знаем, что смерть – это нечто естественное, но, тем не менее, что-то в нас протестует против нее. Сегодняшний текст, кажется, хочет, чтобы мы внимательно посмотрели на смерть, чтобы мы не скрывали ее уродливое лицо, ее неприятный запах, прежде чем дать нам ответ.

Что касается естественного характера смерти, очень показательно то, что говорит Папа Ратцингер в той же самой энциклике (пп. 10 и 11): есть в смерти освобождающий элемент поскольку, если хорошо подумать, «вечная жизнь» в условия жизни на земле совсем не желательна; таким образом «ясно, что преодоление [биологической] смерти – и даже продление жизни на более или менее неопределенный срок – поставило бы землю и человечество в невозможные условия и никому не принесло бы пользы. Очевидно, что в нашем положении есть противоречие, указывающее на внутреннюю противоречивость самого нашего существования. С одной стороны, мы не желаем умирать; прежде всего те, кто любит нас, не хотят, чтобы мы умерли. Но, с другой стороны, мы также не желаем бесконечной жизни, да и земля сотворена не для того. Итак, чего же мы хотим на самом деле? Этот парадокс нашего собственного отношения влечет за собой более глубокий вопрос: что такое в действительности «жизнь»? И что на самом деле означает «вечность»? (Spes salvi 11).

Когда мы размышляем о нашей воле к жизни и о нашем противлении смерти, мы понимаем, что вечная жизнь означает жизнь в полноте. Именно в этом смысле мы должны понимать смерть как отрицание добра и истины, справедливости и любви. Именно в этом смысле смерть подобна синтезу всех зол.

Объединив естественное чувство смерти с нравственным чувством, мы можем понять почему, с одной стороны, Бог не сразу отвечает на нашу просьбу: смерть – это необходимое состояние. Но, с другой стороны, именно в Иисусе Христе нам было дан окончательный и неожиданный ответ. Какой?

Сейчас давайте вернемся к сцене воскрешения Лазаря. На самом деле это не воскресение в строгом смысле слова, а «возвращение к жизни», «оживление», поскольку ясно, что Лазарь снова умрет. На предмет этой болезненной ситуации (друг, брат, кто-то дорогой умер), Иисус не спасает нас от безобразия и тяжести смерти, с ее неприятным запахом. Иисус чувствует ее человеческими чувствами, участвует в трауре, чувствует терзания, которые все мы чувствуем, плачет о друге. И Он приглашает нас смотреть с реализмом, открыть могилу. Сильным голосом приказав смерти освободить свою жертву, как мы можем понять этот жест?

С одной стороны, Иисус ожидает своего воскресения. Перед своей смертью, которая уже близко, Он показывает нам, что, даже поддавшись ей, Он имеет над ней власть. Иисус не предотвратил смерть Лазаря так же, как он не предотвратил свою собственную. И таким же образом Он дает нам гораздо более радикальный и окончательный ответ, чем просто отсрочить смерть друга (ребенка, невинной жертвы, любимого и т. д.). Иисус, умерев, столкнулся с человеческой смертью, явился в ней и, таким образом, сделал смерть местом встречи с Богом.

Великий пост берет свое начало в незамедлительной подготовке катехуменов для Крещения. Отсюда призыв к покаянию, молитве и обрядам очищения и освящения. Но крещение – это погружение в смерть Христа, чтобы возродиться к новой жизни. Отсюда, непосредственно перед празднованием Страстей, Смерти и Воскресения Христа (вовремя Невечерия Пасхи состоится крещение оглашенных) литургия и Слово ставят нас лицом к лицу с этой реальностью. Благодаря смерти и воскресению Христа, смерть стала истинным крещением, которое открывает нас и дает возможность заново родиться к жизни в полноте.

Если оживление Лазаря предвосхищает воскресение Христа, но не мешает ему участвовать в биологической смерти, это означает, что Лазарь, который является здесь фигурой крещения, возрожденного водой и огнем, он уже участвует в этой жизни и в этих смертельных условиях жизни воскресшего. То есть здесь нам говорится, что, хотя и с ограничениями, вечная жизнь уже началась. И это именно так, потому что Вифания (место, где мы живем и умираем) находится недалеко от Иерусалима: от нового Иерусалима: «новый, сходящий от Бога с неба, скиния Бога с человеками и (в котором) и смерти не будет уже; ни плача…» (Отк. 21, 2-4). И дистанция между Вифанией и новым Иерусалимом уже мала, потому что Иисус, сошедший с небес и поселившийся среди нас, прошел путь, который их объединяет.

Перевод: Алексей Сниховский