16 декабря 2023 года диакон Денис Малов, CMF был рукоположен в пресвитеры епископом Николаем Дубининым. Сразу после этого радостного события мы поговорили с отцом Денисом о его пути веры и о людях, сыгравших на нём ключевую роль, о любви к харизме кларетинов, об этапах и особенностях миссионерской формации, о величии беспечной радости и не только.
— Расскажите, пожалуйста, о вашем пути в Церкви. Вы росли в верующей семье?
— С самых первых дней моего детства любовь Христова являла себя во многих чудесных событиях и прекрасных людях. С особенной же силою проявилась она в фигуре моего дедушки, моего первого проводника на пути к Богу. Именно он научил меня первым истинам веры, но прежде всего – молитве и любви к Богу, передал мне своё живое духовное переживание. Увы, он скончался, когда мне было восемь (да покоится в мире!), не успев ввести меня в общину верных. Она, Церковь, оставалась зияющей пустотой в моей жизни, пустотой тревожащей. Сердце чувствовало, что духовная жизнь, не разделяемая с собратьями и не переживаемая вместе с ними и посреди них, поверхностна, эфемерна. Оттого-то, едва достигнув более сознательного возраста, я и принялся искать Церковь.
И вот, когда я находился в пучине моих сумрачных метаний, в моём родном Мурманске было осуществлено освящение нашего Святомихайловского Католического храма Его преосвященством нунцием Антонио Меннини. Венчавший его колокольню крест стал для меня знамением, которым Христос призывал меня именно в это место, именно в эту общину верных. Я искал себе церковь, но Церковь сама меня нашла и позвала.
Мне тогда показалось дерзостью с моей стороны явиться на Святую Мессу, не заручившись прежде согласием священника. Надеясь удостоиться частной беседы, я постарался подойти к концу богослужения, не имея тогда ещё понятия о его структуре, и это оказалось судьбоносным: в храм я вошёл как раз во время приветствия мира, и в тот миг, когда меня, едва переступившего порог, поприветствовали искренней улыбкой и тёплым рукопожатием, моё сердце было окончательно покорено. Я ощутил, что здесь Святой Дух живёт.
— Как родилось ваше призвание? Что было сначала: желание принадлежать духовности кларетинов или призыв посвятить себя Богу в качестве священника? Или оба этих факта с самого начала неразрывно связаны?
— Моё призвание родилось вместе со мною, и, пожалуй, мне и до конца моих дней не понять этой тайны Божьего голоса, взывающего к глубинам души. Не понимал я его и тогда. Мне было лишь важно не ставить себе пределов в следовании за Христом и служении Богу. Мне представлялось, что в монашеской жизни я смогу жить именно такой полнотой самоотдачи. Вот почему уже вскоре после моей интеграции в общину я рассказал о. Хуану Эмилио Сармиенто, тогдашнему настоятелю, о своём желании и препоручил себя в его руки.
Отец Хуан стал первым встреченным мною кларетином и первым моим проводником в монашеской жизни. Человек улыбчивый, радушный и близкий к людям. «Вот настоящий священник», — сказал тогда я себе. Он, аргентинец, поразил меня решимостью развивать служение на Крайнем севере, несмотря на все трудности, будь то климат или культура… Но его чуткость к Провидению, отзывчивость и сила духа позволили Богу осуществить через него великие дела. Эти черты я встретил и в других кларетинах, служивших у нас в Мурманске: и в принадлежащих к Польской провинции, и в происходящих из провинции св. Иакова (Испания) – каждый из них человек по-своему героический.
Скажу также с радостью, что я не выбирал для себя конгрегацию, но позволил Богу Самому выбрать её для меня. Харизма, Божий дар, переживается многократно глубже и полней, когда ты даёшь Богу, знающему тебя лучше, нежели ты сам, изумить тебя своею новизной и непредсказуемостью. Вот почему я чувствую, будто кларетины, меня не знавшие и мне неведомые, приехали в Заполярье именно (хотя и не только) за мной.
— Какой путь вам предложили для проверки призвания?
— Мне мнится весьма обманчивым такое выражение, «проверка призвания». Заставляет думать, будто бы были христиане без призвания, некий отсев истории спасения, Богу безразличный и чуждый. Сама такая мысль кощунственна.
Призвание же дано Богом каждому, и дать этому призванию, подобно цветку, раскрыться означает каждый день, шажок за шажком, говорить Богу «да» — ибо каждый день тебе открывается нечто новое о том, кто ты есть для Бога. Порой меня спрашивают, почему я ушёл в монастырь, и я неизменно отвечаю, что гораздо важнее, почему остался – и причина каждый раз иная, более весомая, более высокая. Ведь Бог не устаёт тебя преображать, очищать и возвеличивать: твоё сердце, твои мотивы, твои мечты.
Вот почему первый этап формации – постулантат и, прежде всего, новициат – служит для того, чтобы кандидат научился быть искренним с самим собой, осознал самые сокровенные воздыхания своего сердца и то, насколько духовность Конгрегации может им ответить, дабы в свободе духа и без принуждения принять важнейшее решение: желает ли он дать Богу вести себя по этому пути или же сердцу его будет спокойнее в ином месте. Конечно же, никто не ждёт от молодого новиция святости и мудрости старца – с Божьей помощью, они придут после; как и не сулит непринуждённости успеха во всех начинаниях – путь служения устлан отнюдь не розами, но тернием, и зачастую осуществляется вопреки нашим скудным силам. Нет, здесь вопрос не ресурсов, но доверия: готов ли ты идти к Богу именно с этими людьми, живя с ними одним духом, молясь одною молитвой, делая одно дело, которое не ты начал и не тебе завершать?
— Именно это я подразумевала, спрашивая о проверке. Как вы думаете, подобный этап был бы полезен для вступающих в брак? Или это только для священников и монашествующих?
— Весьма интересное наитие. Действительно, семейная жизнь, освящённая Таинством брака, есть призвание, а призвание просит осознанности и пригодности. Для католического богословия и духовности семья – дар для Церкви, свидетельство святости и место спасения, а потому её жизнь – это часть миссии Христа и Церкви, требующая понимания, вовлечённости и определённых ресурсов, в частности навыков выстраивания отношений. На мой взгляд, монашеская духовная традиция обладает духовными и общечеловеческими ресурсами, способными значительно обогатить жизнь христианских семей. Речь идёт, в первую очередь, не о прагматике, но о духовном измерении: более полном осознании роли именно этой семьи в истории спасения, её связи со Христом, духовной роли супругов друг для друга – всё это важный созерцательный опыт, раскрывающий ценность семейной жизни, придающий ей вес и полноту. Исходя из этого уже опыта преображаются и другие измерения: укрепляется психологическая связь между супругами, растёт взаимопонимание, ритм жизни становится более радостным и умиротворённым… Конечно, сказать в самом начале пути осознанно и ответственно вечное «да» неведомым и непредсказуемым глубинам жизни другого человека – опыт мистический, «тайна сия велика», как не колеблется описать его Апостол. Пережившие в своё время подобный опыт монашествующие и священники оказали бы хорошее сопровождение готовящимся к браку.
— Часть вашего пути формации и обучения прошла в Испании и Франции. Это довольно далёкая от нас реальность, в том числе – церковная. Что вы вынесли из этого периода?
— Исторические реалии Испанской Католической Церкви достаточно специфичны. Например, тесные отношения священноначалия с диктатурой Франко создали испанской Церкви образ марионетки режима, противницы всякой свободы, патологически одержимой манией власти. Показать, что Церковь поддерживает свободу совести, самовыражения и вероисповедания, став даже в своё время у истоков демократического перехода и, собственно, сделав его возможным – по прежнему вызов для поместной Церкви.
Кроме того, в Испании очень древняя непрерывная христианская традиция, настолько тесно переплетённая с культурой, что помыслить их отдельно невозможно. Отсюда и естественное, спонтанное общение и взаимодействие клириков и мирян, сопроникновение мирского и сакрального. Здесь от человека Божия ждут воплощённости, погружённости в жизнь, культуру и общество, что может показаться контрастирующим с присущим нашей культуре идеалом некой «внемирности», инаковости, либо искомой, либо же, что чаще, избегаемой. Не дерзну сказать, что мне ближе: мне равно дороги и образ Христа-раба, «не почитавшего хищением быть равным Богу», и просветлённый Фаворским светом лик смиренной мудрости.
Взаимодействие же моё с Церковью Франции, к великому моему сожалению, было ограничено карантином времён эпидемии коронавируса. Но интересно, пожалуй, подчеркнуть, что, как и в Испании, здесь есть сильные движения мирян при общем спаде числа кандидатов к священству и монашеству. При этом отношения между секулярным обществом и Церковью спокойные и миролюбивые: антиклерикализм во Франции, насколько могу судить, уже вышел из моды. Добавим также, что Католическая Церковь (всё ещё наиболее многочисленная) и в Испании, и во Франции с удовольствием приглашает на различные совместные мероприятия представителей иных конфессий и религий, в результате чего межрелигиозный и экуменический диалог получается весьма плодотворным.
— Кларетины — миссионерская конгрегация. Чем отличается миссионерская формация от формации, скажем, епархиального священника?
— Это интересный вопрос, на который я, увы, не будучи воспитанником епархиальной семинарии, не смогу дать исчерпывающего ответа. Однако в нашей, монашеской и специфически миссионерской формации, есть некоторые моменты, без которых проект нашей жизни осуществиться бы не смог.
Прежде всего, это общинная жизнь. Если у епархиального священника, в общем, нет обязанности жить среди собратьев-священников, и он может организовывать собственную жизнь на свой вкус, то для нас, монашествующих, вся наша миссия, наша духовность и святость проходит через общину: именно она, то есть все вместе в совместном принятии решений, задаёт ритм жизни, распределяет ответственности, задаёт цели и задачи в более широком участии в церковной и общественной жизни. Это, в частности, подчёркивается в обете бедности, то есть в совместной заботе об используемых вещах.
Так, если епархиальный священник свободен в своём времени и никому (кроме Бога) за условное «внеслужебное» время отчёт не даёт, то миссионер, как и семейный человек, важнейшие моменты своей жизни проводит в духовной семье, т.е. общине: это молитва, разделённая трапеза и, как правило, отдых на исходе дня.
Таким образом, понимание общины как места встречи со Христом в лице собрата, места исторического осуществления Царствия Божия, а не практически удобной условности – совершенно неотъемлемый элемент монашеского самосознания.
Кроме того, существует также собственно миссионерское измерение формации. Среди богословов уже стало общим местом утверждать, что «не у Церкви есть миссия, а сама Церковь и есть миссия», и это правда: каждый крещёный уже получил личное призвание по-своему воплощать в себе дело Христа в освящении мира. Для нас, кларетинов, это призвание осуществляется в служении Слова: мы говорим о Христе на языке слушающего, языке его культуры. Интеркультуральность для нас – мистический опыт совместной встречи со Христом в слушании Другого, на нас непохожего.
Наконец, стиль нашей миссии личностно ориентирован. Центр тяжести нашей жизни всегда смещён в сторону человека, его личности, его счастья, его свободы, полноты его жизни и развития. В испанском языке есть очень красочное выражение – «volcarse en alguien», буквально «опрокинуться в кого-либо», как синоним тотального своего посвящения кому-либо. Умение «опрокинуться», то есть погрузиться в настоящую человеческую жизнь и забыться в служении вплоть до пренебрежении самим собой, потери равновесия, контроля над собственной жизнью – одновременно переживание и любви Христа, и веры в Провидение, и это важная часть формации миссионера. Помню, постулантом я отправлялся работать в приход только на утро воскресенья, а на выпускном году бакалавриата – проводил там всё время от полудня пятницы до позднего вечера воскресенья. Опрометчиво, казалось бы, так пренебрегать академической подготовкой, но оно того стоило. Достойное же завершение обучения я препоручил мудрости и силе Божией, и Он не подвёл.
— Если бы нужно было описать харизму вашей конгрегации тремя словами, какие это были бы слова?
— Лучше всего здесь будет процитировать №9 наших Конституций. Этот текст, принадлежащий руке самого Основателя, известен среди нас как «определение миссионера». Его можно подытожить тремя выражениями: «пламя Любви», «радость Креста» и «образ Христа».
Во-первых, кларетин – это «тот, кто горит любовью и пробуждает любовь всюду, где бы ни проходил. Тот, кто всем сердцем жаждет, и стремится всеми средствами зажечь в сердцах людей огонь Божественной любви». Наша духовность пролегает через сердце, преимущественно Сердце нашей Пресвятой Матушки, которое мы, вслед за основателем, называем кузницей любви. У Матушки Марии очень чуткое и внимательное сердце, в котором она хранит тайны истории спасения, которым она радуется с радующимися и плачет с плачущими, через которое она глубочайшим образом соединяется с крестными страданиями Своего Сына. В этом сердце рождаемся и мы, миссионеры, в нём мы учимся принимать близко к сердцу радости и печали, надежды и утраты тех, к кому нас посылает Христос; в этом сердце мы учимся состраданию, милосердию и утешению. В нём же мы находим силы принимать с радостью помышления многих сердец, пронзающие душу подобно оружию.
Во-вторых, это «радость Креста». Кларетина «ничто не страшит, он радуется в лишениях, самозабвенно трудится, с радостью принимает обиды и клевету, он веселится в мучениях и боли, которые переносит, и хвалится крестом Господа нашего Иисуса Христа». Для нашей духовности важно не бояться погрузиться в обесчеловечивающую пучину боли и позора, ведь именно там, на самом дне жизни, более всего раздирает сердца крик мольбы о Спасении. Для нас Крест – это радость сострадания, радость пройти путь наверх вместе с теми, кто оказался ввергнут в бездну отчаяния жестокостью и поныне рыскающего по миру зла. Полнота всей нашей жизни проходит через эту возможность соединиться с искупительными страданиями Христа в каждом человеке.
Наконец, кларетин «не заботится ни о чем ином, кроме того чтобы следовать за Христом и подражать Ему в молитве, трудах и терпении; ищет всегда только величайшей славы Бога и спасения людей». Исключительная цель нашей жизни – мистическое единство со Христом, преобразующем творение в полноту счастья рая. Именно этому Христу мы надеемся открыть в нас дорогу в мир.
— Сколько лет в целом занял ваш путь к священству?
— Свой путь в лоне Конгрегации я начал в 2011 году. Нужно отметить, что формация включает в себя три параллельных процесса: академический, монашеский и священнический. Между собой они переплетаются по-разному. Так, в 2015 году я прервал обучение, уже будучи бакалавром философии, чтобы пережить опыт новициата, после чего возобновил занятия богословием. Первые обеты я принёс в 2016 году, а вечные – в 2019. Я в это время был в Париже, поэтому не стал сразу просить рукоположения: для меня было важно принять Таинство именно в России, среди того народа, в котором я вырос и которому Бог послал меня служить.
— Момент рукоположения для стороннего наблюдателя очень трогательный и волнующий. А какой он для его непосредственного участника?
Я чувствовал умиротворение и покой. Однако же некоторые моменты нельзя было не переживать без замирания сердца. Так, во входной процессии я с трудом сдерживал слёзы, понимая, что, ведомый, как агнец, я преодолеваю последние шаги на пути к священству. Наверное, нечто подобное испытывает невеста, ведомая к алтарю. Особенно яркими были для меня моменты совместной молитвы – всецерковное пение литании, поочерёдное возложение рук епископом, а затем пресвитерами… Моя духовность вращается вокруг Церкви в лице каждого христианина, и понимание того, что теперь я осуществляю в ней и ради неё особое служение, помогло мне ощутить особенную близость и к Ней, Невесте Христовой, и ко Христу-Агнцу; особое доверие, но вместе с тем и особую ответственность, особую хрупкость этих отношений.
— Мне кажется, символично, что вас рукополагали в диаконы в воскресенье Laetare, а в пресвитеры — накануне воскресенья Gaudete. Какую роль играет радость в пути вашей веры и вашего призвания?
— Вне всякого сомнения! Добавлю даже, что свои первые монашеские обеты я принёс во второе воскресенье Великого поста, день, когда читается рассказ о Преображении. Отмечу, что речь идёт о «сильном времени» Адвента или Четыредесятницы, то есть времени странствия, ожидания, пустыни, в котором тоже являются проблески надежды, предвестники Царствия и пасхальной радости. Мне бы хотелось, чтобы и моё служение пресвитером, диаконом, монашествующим-миссионером также стало знаком надежды и радости Воскресения, грядущей полноты счастья, которой мы можем дать себя коснуться уже сейчас.
Я сам в начале своего духовного пути полагал, будто настоящая глубина кроется лишь в напряжённой мрачности изобилия скорбей, тогда как смех, радость и веселие – признак беспечности, легкомысленности и несерьёзности, одним словом – поверхностного подхода к жизни. Богу пришлось сильно со мной побороться, чтобы я осознал величие беспечной радости – ведь она тем сильнее, чем с большей уверенностью я полагаюсь на непоколебимую верность Христа. В конце концов, жить трапезой мистического Агнца – это жить присутствием Жениха, той сердечной лёгкостью брачного пира, что позволяет нам без робости бросаться в самые невероятные авантюры, без устали преодолевать самые немыслимые испытания, справляться с самыми тяжёлыми утратами и свысока смотреть на самые зловещие угрозы.
Не забудем и о том, что радость по самой природе своей стремится вовне, жаждет, чтобы ей поделились и её разделили. Открытое служение Христа берёт начало в радости брачного пира в Кане, радость Воскресения движет жён-мироносиц, а затем и апостолов возвещать Благую весть, и радостью была скреплена Церковь в день Пятидесятницы. Думается, полнота общения сердец, самая суть нашей церковной жизни, просит разделить не только горечь утраты, но и, прежде всего, радость обретения чего-то важного, ведь тогда мы убеждаемся, что мы друг другу небезразличны. Моменты счастья глубоко личны, и быть в это время рядом – знак доверия и близости, за которые я могу испытывать лишь благодарность. Вот почему в приглашении на праздник: именины, свадьбу, годовщину – я вижу для себя высокую честь и возможность прикоснуться к священному, к самому сердцу писанной Богом человеческой жизни, к вечной радости любви.
— В конце Литургии вашего рукоположения владыка Николай сказал, что вы продолжите преподавать в семинарии в Петербурге и будете писать диссертацию. Расскажите, пожалуйста, о ваших академических планах.
— Действительно, не по заслугам, но в силу нужды меня пригласили читать лекции в нашем Богословском Институте св. Иоанна Златоуста, на базе которого осуществляется академическая формация семинарии. Некоторые из наших студентов – семинаристы, иные же – молодые братья и сёстры монашествующие, а с недавних пор богословское образование стало открыто и для мирян. Моя специальность – богословие нравственности, включающее в себя весьма широкий спектр вопросов жизни общества. Так, в прошлом году мы прочитали обширный курс биоэтики, в прошлом семестре мы затронули вопросы социального учения Католической Церкви, а вскоре начнём курс богословия семейной жизни.
Поскольку вся моя жизнь принадлежит Христу и Церкви в лоне Конгрегации, я не строю для себя планов, но открыт ко всему, что Дух Святой в распознании Церкви мне предложит. Например, мы всей общиной молитвенно решили, что будет полезно, чтобы я продолжил формацию в области философии, поэтому сейчас я пишу диссертацию о ценностных аспектах неразумного – тема, которая позволит прийти к более глубокому пониманию важных вопросов биоэтики, экологии и телесности человека в целом. Работа, надеюсь, будет небезынтересна в том числе для богословской антропологии и христологии.
— Каким священником вы хотели бы стать? На Мессе рукоположения вы подчеркнули, что вы из народа и для народа. Что это значит для вас?
— Позволю себе задать этот вопрос вам и каждому верующему: каким священником хотели бы вы, чтобы я стал для вас? Чадо церковной общины, чьей жизни во Христе я призван служить, я бы не хотел составлять себе проект жизни, основываясь на собственных предпочтениях, эстетических или духовных чувствованиях, но чувствую себя призванным, прежде всего, внимательно слушать и ощущать сердце Церкви, каждого христианина, чтобы своевременно откликнуться и дать именно тот ответ, которого Церковь жаждет и ждёт. Я молюсь о том, чтобы Бог даровал мне благодать жить вместе с Церковью и сопереживать вместе с ней, чтобы Она могла всегда найти во мне близкого друга.
Теперь, после рукоположения, я ощущаю себя отнюдь не избранным или отделённым, но совсем напротив, более погружённым в жизнь Народа Божия, теснее с ним соединённым, сильнее им поглощённым. Вот почему я могу думать о себе лишь как об «одном из многих», объединённых в одно Христово тело братьев и сестёр. Я искренне надеюсь и молю о том Бога, чтобы братья и сёстры также могли смотреть на меня как на одного из нас, могли мне довериться и на меня положиться, зная, что именно в те моменты, когда я рядом, Небо касается моей души, а жизнь исполняется смыслом. Это и значит жить для народа – подарить братьям и сёстрам всякое данное Богом мгновение жизни, подобно тому, как в Евхаристии разделяется и отдаётся народу Господне Тело. Потому я и препоручаю своё служение, свою жизнь рукам Церкви, вашим рукам, кому она отныне и принадлежит.
Беседовала Анастасия Бозио
Фото обложки: Евгений Мартынович