“Я не раз завидовала мученикам”, – писала мать Урсула. “Их спрашивали, и они могли искренне ответить и умереть за веру. Я же должна была виться как змея, чтобы никого не подставить и при этом не солгать. Худших гонений я и не могла представить”.

Блаженная Урсула Ледуховская родилась 17 апреля 1865 г. в Австро-Венгрии. При крещении девочку назвали Юлией. Ее отец, граф Антоний Ледуховский, был польским эмигрантом, а мать Жозефина Салис-Зизерс швейцарской подданной. Семья Ледуховских хорошо известна в Польше. Дед Юлии был знаменитым генералом, а дядя Мечислав – кардинал, архиепископ Гнезненский и Познаньский, примасом Польши. Не отставало по известности и влиятельности от своих предков и молодое поколение семьи. Старшая сестра Юлии – Мария Тереза (причисленная к лику блаженных в 1975 г.) основала монашескую Конгрегацию св. Петра Клавера, действовавшую в Африке, а младший брат Владимир, иезуит, с 1915 г. был генералом Общества Иисуса. Стоит отметить, что дворянское происхождение, известность и влиятельность родственников чаще мешало, чем помогало  будущей святой. Детство блаженной Урсулы, тогда ещё Юлии, прошло в местечке Липница Мурована на юго-востоке Польши, куда семья переехала из-за банкротства предприятия, в акции которого были вложены деньги Ледуховских.

В 1886 г. Юлия ушла в краковский монастырь урсулинок, где получила новое имя – Урсула от Иисуса. В 1904 г. она стала настоятельницей этой обители. Сила духа, как и желание перемен, дающих возможность расширить апостольскую деятельность, присущие Урсуле, помогли ей добиться разрешения на изменение Устава своей монашеской общины, вследствие чего началась активная деятельность монахинь прежде созерцательного монастыря среди мирян.

Вскоре после этого в краковскую обитель пришло письмо из столицы Российской Империи от настоятеля церкви св. Екатерины Александрийской о. Константина Будкевича. В нём он просил сестёр взять на себя руководство женским интернатом при приходе. Сестра Урсула отправилась в С-Петербург, чтобы на месте решить:

соглашаться ли на это предложение, и, несмотря на долги, которыми был обременен интернат, дала согласие. 31 июня 1907 она отправилась в Санкт-Петербург, оставив монастырь, в котором провела 20 лет своей жизни.

В 1907 г. при церкви св. Екатерины Александрийской было несколько школ: 8-годичная мужская гимназия, женская гимназия, начальная школа для девочек из бедных семей и женское профессиональное училище.

Преподавание во всех школах велось на русском языке, за исключением Закона Божия, который преподавался на родных языках учащихся в школах детей. Так же при женской гимназии существовал интернат, в котором жили девушки из других городов. Здесь обучалось около 600 учениц. Из них в интернате жило около 70 девушек, в основном из Литвы, Латвии и Белоруссии. И если дела в гимназии шли успешно, то судьба интерната оставляла желать лучшего, на нем висел огромный долг, и даже рассматривался вопрос о его закрытии. Именно его и должна была взять под свое руководство с. Урсула.

“Кажется, в день св. Магдалины, 22 июля по старому стилю, прибыли мы в Петербург”, – писала сестра Ледуховская. “Я взялась за изучение русского языка и штопку одежды для учениц, которых в основном одевало руководство интерната. Время до конца августа прошло спокойно – смотрела за ремонтными работами”. Вскоре приехали еще две монахини и госпожа Алина Заборская, желавшая вступить в монастырь. Именно она должна была встать во главе интерната, а с. Урсула стала настоятельницей этой небольшой монашеской общины.

Осенью, когда начался учебный год, всё оказалось гораздо сложнее, чем предполагалось. “Наше задание было нелегким. Дети, особенно старшие ученицы, относились к нам с предубеждением, большая часть преподавательниц так же, и польская колония тоже не облегчала работы, смотря на нас критически. Мы были для них чересчур католическими “, – писала в своих воспоминаниях с. Урсула -“Много было неприятностей со стороны польской колонии. Чего только не выдумывали против нас, даже не поверишь! Вот небольшой пример. Однажды вечером приходит ко мне дама из общества, очень сладкая, вежливая, уверяет, что к нам благожелательна, но больно ей оттого, что все рассказывают о нашей “монашеской узости”.

– В чем дело? – интересуюсь…
– Видите ли, говорят, что ученицы в часовне носят на голове какие-то твердые капюшоны со стенками, что бы одна другую не видела. Это ведь как-то странно…

– И это все, – спрашиваю я…
– Только это…
– Пойдемте со мной, я покажу Вам эти страшные капюшоны, сами и оцените. Приходим в часовню. Вынимаю из коробки легкие вуали, которые дети носят во время Мессы. Они им очень идут, и они их так любят…
– Вот эти капюшоны…
– Как так. Но они даже очень симпатичные, красивые. Как можно так преувеличивать!

Моя дамочка возмущена. Я же смеюсь, так как уже привыкла к подобным и даже более горьким сплетням”.

Постепенно, благодаря самоотдаче сестер, отношение к ним стало меняться. А работа была не из легких. Людей не хватало, впрочем, как и финансов. Мать Урсула была занята всем: сама исполняла работу по дому, руководила кухней. Чтобы как-то поддержать интернат и сестер, она давала уроки французского языка, во время трапезы ограничивала свои порции, делясь ими с сестрами. Много времени посвящалось ученицам, и с их стороны пробудились доверие и любовь к сёстрам. Трудный первый учебный год закончился победой в материальном плане – без финансового дефицита.

Зимой 1908 года был канонически утвержден независимый дом монашеской общины урсулинок в Санкт-Петербурге с правом принятия в новициат. Все это происходило в полной секретности, так как в Российской Империи была запрещена деятельность католических монашеских организаций. Сестры носили мирскую одежду и не афишировали своей принадлежности к монашеской конгрегации. Это, впрочем, не помешало увеличению общины – в конгрегацию урсулинок вступили две преподавательницы гимназии. Это еще раз подтвердило, что отношение к сёстрам изменилось.

Лето 1908 года сестры и несколько учениц провели в Финляндии в Териоки, в снятом на каникулы доме. Кроме того, мать Урсула купила имение недалеко от Сортавалы, в лесной тиши. Сёстры назвали  его Мэрентяхти, что в переводе с финского значит Звезда Моря.  Следующее лето сёстры и дети провели уже там.

В Петербурге кроме работы в интернате мать Урсула Ледуховская наладила контакт с русскими католиками, пытаясь как-то помочь им. Но ситуация внутри Католической Церкви, а также отношения Католической Церкви и Российского государства не дали осуществить намеченные планы. Попытка ввести в приходе святой Екатерины воскресную проповедь на русском языке не встретила понимания и была запрещена Архиепископом. С. Урсула, опасаясь, что непонимание разочарует русских католиков и отвратит их от католичества, попыталась найти другие пути взаимодействия с общиной русских католиков. Она писала: «Я предложила, что организую на Петербургской стороне фребловский сад для детей из семей интеллигенции и открою домовую часовню для русских католиков. Я планировала, чтобы там как один, так и другой обряды – латинский и греческий – нашли место. Русские женщины очень обрадованы. Одна в радости своей так говорила, как сейчас это помню: “Наша матушка всех нас в одно склеит”!»

Как ни странно, разрешение от правительства было получено легко, в противоположность разрешению Архиепископа.  «Добрый, благочестивый, усердный», как характеризовала его сама сестра Урсула, Архиепископ Аполлинарий Внуковский разрешения открыть часовню для русских католиков не дал, несмотря на то, что просьбу поддержали о. Будкевич и иезуит о. Ян Урбан. Исчерпав все доводы, с. Урсула подчинилась воле епископа, сказав: «Верю, что ныне такова воля Божия, но позже может Господь Бог даст иной свет, поддаюсь Вашей воле». Сторонники русских католиков, среди которых был и иезуит о. Ян Урбан, много сделавший для католиков восточного обряда, пытались протестовать, писали рапорты в Рим, но, несмотря на поддержку со стороны Ватикана, этот конфликт не помог русским католикам, зато породил недоверие и подозрение к матери Урсуле Ледуховской со стороны церковных властей.

Каждое лето сестры и их воспитанницы проводили в имении в Мэрентяхти, которое год от года становилось всё более обустроенным и красивым. Еще в 1908 году в Терийоки Урсула Ледуховская взялась за изучение финского языка, вскоре она перевела на этот язык катехизис и некоторые религиозные песни. В часовню на Службы начали приходить финны из ближайших окрестностей. Вот, что писала мать Урсула в письме от 12 августа 1909 года: “Люд финский, притянутый тем, что я изучаю финский язык и тем, что в часовне ввела песни по-фински, в большом числе приходит на богослужения в часовню утром и вечером. С энтузиазмом поют песни, обращенные к Богоматери, супликации (прошения), и они в восторге от наших богослужений. В воскресенье мы принимали у себя, вместе с финнами, епископа, который очень рад тому, что здесь видел, и будет помогать нам в наших трудах… Здесь огромное поле для работы, так как в финнах еще живет не осознанная привязанность к вере праотцов”.

В сентябре 1910 года в Мэрентяхти сестры открыли школу для девочек. Сначала здесь было всего пять учениц, но затем их количество возросло, так как на берегу Ладожского озера были прекрасные климатические условия, а в доме царила сердечная атмосфера.

Начало 1911 года принесло неприятности и изменения в жизнь матери Урсулы Ледуховской. Со стороны властей начались репрессии по отношению к Католической Церкви. Были проведены ревизии у иерархов Церкви, кое-кто из клира был выслан из России. Дошла очередь и до матушки Урсулы – власти прекрасно знали, что она монахиня.

В школу приехал инспектор, впрочем, предоставим слово самой Урсуле Ледуховской.

“Инспектор желает знать подробности обо мне и о нас. Сердце у меня бьется. На свою беду не умею врать – физически не могу, т.к. начинаю краснеть. Что ж, посмотрим, как пойдет дело. Мне сказали, что я могу не говорить, что я не монахиня. Инспектор начинает расспрашивать и вот звучит вопрос:

– Вы монахиня?
– Нет.

Но к несчастью уста произносят “нет”, а лицо красное, как свекла говорит “да”. Делать нечего, кроме того, как только говорить правду, поэтому поправляюсь:

– Я была и являюсь монахиней, но здесь я нахожусь в мирской одежде, как графиня Ледуховская. И вообще это никого интересовать не должно.

– Значит, тут нет монахинь?
– Только я, больше нет.
Это уже говорю смело”.

Дело в том, что мать Урсула еще на Рождество отправила всех монахинь в Мэрентяхти, а живущие в интернате послушницы по существу монахинями еще не были. Инспектор ушел ни с чем, но история на этом не закончилась.

Церковные власти приказали сжечь все документы, по которым можно было бы догадаться, что работницы интерната монахини. Тем временем в газете “Новое время” появились статьи об иезуитах и Урсуле Ледуховской с обвинениями их во всевозможных интригах. Также и государственные власти еще несколько раз пытались разузнать, есть ли в интернате монахини. “Я не раз завидовала мученикам”, – писала мать Урсула. “Их спрашивали, и они могли искренне ответить и умереть за веру. Я же должна была виться как змея, чтобы никого не подставить и при этом не солгать. Худших гонений я и не могла представить”.

Вскоре Архиепископ Викентий Ключинский, преемник умершего к тому времени Аполлинария Внуковского, распорядился закрыть часовню при интернате, так как на нее не было дано разрешения правительства. Для сестер это было настоящим ударом. В итоге решили, что мать Урсула должна перебраться на постоянное жительство в Мэрентяхти, что и произошло весной 1911 года. Впрочем, во время учебного года она каждый месяц приезжала в Санкт-Петербург, навещая своих сестер. В Мэрентяхти так же работала школа, и мать Урсула много времени посвящала ученицам. Продолжила она и свою работу с финнами. В округе не было врача, и она пригласила из Петербурга знакомую фельдшерицу, чтобы лечить местных жителей. Ученицы шили одежду для детей из бедных семей и помогали в благотворительной деятельности. Мать Урсула много читала в это время по-фински и беседовала с приходящими в Мэрентяхти финнами о Боге, о жизни, находя для каждого слова утешения и помощи. На  школу было получено официальное разрешение, и ученицы ежегодно блистали на переходных экзаменах в Петербурге. В интернате при церкви св. Екатерины дела так же шли хорошо, но наступил трагический 1914 год, началась Первая Мировая война.

Как австрийская подданная, Урсула Ледуховская должна была покинуть пределы Российской Империи. Сославшись на свое польское происхождение, мать Урсула, оставив Мэрентяхти, все же смогла задержаться в Петербурге. В свободных помещениях интерната на Невском сёстры предоставили кров небольшой части беженцев с российско-германской границы.

Но все же, в сентябре 1914 года мать Урсула была вынуждена уехать из России. В Петербурге остались 24 сестры из монашеской общины, впрочем, большинство из них были послушницами и кандидатками.

Ледуховcкая поехала в Стокгольм, так как он находился недалеко от России и можно было переписываться с сестрами, к тому же были надежды на скорое окончание войны, а, следовательно, можно было быстро вернуться. Однако судьба распорядилась иначе. В 1915 году все сестры покинули Петербург и выехали в Швецию. Начался новый этап в истории автономной Петербургской общины сестер урсулинок, которая затем дала начало Конгрегации Урсулинок Сердца Иисуса Умирающего. Ныне сестры из этой монашеской общины работают во многих странах Европы и Америки.

Матушка Урсула умерла в Риме 29 мая 1939 года, а 20 июня 1983 года Римский Папа Иоанн Павел II причислил ее к лику блаженных, и у Санкт-Петербурга появился еще один небесный покровитель.

М. Фатеев (публикуется с сокращениями)