Кажется, нет среди святых другого такого человека, чей образ был бы настолько искажён сомнительными интерпретациями, настолько спорен, как образ святого Иосафата Кунцевича. Горячо любимый и уважаемый одними и ненавидимый другими при жизни, ставший жертвой толпы, возбуждённой наветами клеветника и отдавший жизнь за единство Церкви, он продолжает страдать от клеветы и в наши дни, воспринимаясь многими как, по крайней мере, неоднозначная фигура.

Иван (в монашестве Иосафат) Кунцевич появился на свет в 1580 г. или 1584 г. во Владимире Волынском в семье небогатого купца и члена городского совета Гаврилы Кунцевича. Здесь, в той самой церкви святой Параскевы Пятницы, где он был крещён, в пятилетнем возрасте мальчик пережил удивительный духовный опыт, предопределивший его дальнейший жизненный путь. Стоя в притворе храма у помещённого там Распятия и слушая рассказ своей набожной и благочестивой матери Марины о том, как Спаситель стал человеком и умер за нас на кресте, ребёнок почувствовал, как его сердце пронзила, как сам он, уже взрослым определил в рассказе своему духовному отцу Геннадию Хмельницкому «золотая искра», и с того мгновения участие в богослужении навсегда стало для него самой большой радостью. С тех самых пор он присутствовал на литургии ежедневно. Вероятно, повлияло это событие и на самый его характер. Те из свидетелей беатификационного процесса, кто помнил маленького Иванко Кунцевича, использовали для его характеристики не совсем обычное, применительно к детям, слово «честный» – «честный отрок», «честное дитя». Его систематическое образование свелось к нескольким годам посещения городской школы, где он, благодаря своим способностям и выдающейся памяти был в числе лучших учеников. Великолепная память и ежедневное присутствие в церкви способствовали также и тому, что вскоре юный Кунцевич не только выучил наизусть все богослужебные тексты, но и приобрёл привычку постоянно размышлять над ними.

Несмотря на очевидную набожность сына, родители не предполагали, что он изберёт духовную стезю. Отец видел в нём будущего торговца и в 1596 г. определил его в ученики к виленскому купцу Поповичу. С житейской точки зрения это была прекрасная перспектива – Кунцевичи были небогаты, а состоятельный и бездетный Попович полюбил юношу всей душой и готов был сделать его наследником своего процветающего дела, однако тот, хотя и был старательным, всё же больше интересовался чтением и науками, чем торговым ремеслом. В Вильно, где находилась Греческая коллегия, возможностей для этого было много, и хотя у Кунцевича не было возможности учиться систематически, благодаря природным талантам и упорству он – самоучка, по свидетельству многих преподавателей и учёных богословов сумел сравняться знаниями с самыми лучшими их учениками. Год переезда юноши в Вильно был годом принятия церковными иерархами на синоде в Бресте унии, однако в Вильно в унию перешёл только один приход, по свидетельству современников маленький и бедный. Именно этот приход и стал посещать шестнадцатилетний Кунцевич, пришедший к убеждению, что в единстве христиан заключена Божья воля. Здесь в Вильно произошло его знакомство с Иосифом Рутским, выходцем из протестантской семьи, человеком необыкновенной образованности и высочайшего интеллекта. Несмотря на то, что Рутский был старше, опытнее и образованнее именно Иван в этой дружбе был ведущим. Пылая любовью к византийскому обряду и мечтая о монашестве, он сумел воспламенить и своего друга, который, впоследствии, вдохновившись примером Кунцевича, также постригся в монахи и позднее стал Киевским греко-католическим митрополитом.

В 1604 г. Иван Кунцевич, к удивлению многих, пренебрёг возможностью унаследовать богатства Иакинфа Поповича, смотревшего на него как на сына, и постригся в монахи в василианском монастыре Святой Троицы в Вильно, приняв имя Иосафат. Подобно тому, как в учении он должен был полагаться на свои собственные труды, так и в монашеской жизни ему пришлось во многом продвигаться самостоятельно – на момент его пострижения в монастыре почти не было братьев, а те несколько пожилых монахов, которые оставались здесь не имели ни желания, ни способностей, чтобы заниматься формацией молодого инока. Монастырь находился в упадке не только духовно, но и экономически и организационно, во многих кельях даже жили миряне. В течение нескольких лет молодой монах упражнялся в аскетических подвигах и молитвенной жизни, не имея никакого утешения кроме молитвы и никакой поддержки, кроме чтения религиозных книг. Впрочем ему, любившему уединение и тишину было достаточно молитвы и книг. На беатификационном процессе митрополит Иосиф Рутский, свидетельствуя об этом периоде жизни Иосафата Кунцевича, говорил: “С самого начала он не имел никакого наставника духовной жизни, но благодаря Провидению Самого Святого Духа он за короткое время достиг такого успеха, что сам мог быть учителем других. Это особенно я заметил в нем, когда казалось, он словно закопанный в своей келье, до такой степени, что даже ногой не ступал на монастырский двор, даже когда высокопоставленные особы, сенаторы, посещали монастырь; а когда известные горожане, выйдя из церкви, начинали собираться в келье молодого монаха, чтоб воспользоваться беседой с ним, […] он, чтоб избежать их посещений, поставил себе столик в пределе св. Луки возле входа в церковь Пресвятой Троицы и там он проводил свои дни в чтении, писании и молитве”. Косвенно о склонности святого к уединению, созерцательной молитве, отшельнической жизни говорит то, что среди немногих сохранившихся книг, принадлежавших ему лично и лично им переписанных, есть сочинение, приписываемое Симеону Новому Богослову об исихастском способе молитвы и Устав монашеской жизни св. Нила Сорского. Известно, что он практиковал Иисусову молитву, произнося её тысячу раз днём и тысячу раз ночью. Тогда же, в стремлении к аскезе он надел под рясу власяницу, которую проносил всю жизнь. При этом оставался всегда весел, приветлив и готов неустанно трудиться. Уже став настоятелем, он ложился спать последним и вставал первым, первый шёл молиться, пел, брался за любую работу с радостью, так что, как говорили братья, на послушание «не шёл, а почти летел с радостью». В 1609 г. он был рукоположен во священника, управлял Бытенским и Жировичским Успенским монастырями. В 1614 г. он был поставлен архимандритом Виленского монастыря Святой Троицы, что побудило его трудиться ещё больше. Своим примером он увлёк многих. Когда в 1617 г. будучи назначен коадъютором Полоцкой епархии в помощь девяностолетнему епископу Полоцкому он покидал монастырь, где начал монашескую жизнь, в нём было более шестидесяти братьев.

Полоцкая епархия из-за дряхлости своего полупарализованного владыки начала приходить в упадок, и наведение порядка потребовало от коадъютора значительных, усилий. После смерти епископа в 1618 г. Кунцевич был назначен на Полоцкую кафедру и продолжил начатое дело. Он следил за нравственной жизнью и должным образованием священников, написал катехизис, строил и ремонтировал храмы, часто на свои собственные деньги, много занимался благотворительностью, раздавая не просто многое, а, практически, всё, что имел, и нередко оставаясь сам без куска хлеба. Он обладал выдающимся талантом проповедника и хотя, как свидетельствовал Рутский: «…был человеком размышления и молитвы, любителем книг, монашеской кельи и одиночества, но никто не умел так, как он, говорить с людьми, будто именно для этого родился и для этого был Богом предназначен. Все приходили к нему, и никто не уходил без утешения. Католики и православные, еретики и все иные уважали в нем эту искру Божию. Оратор на амвоне, певчий на хоре, он все делал с удовольствием и любовью: проповедовал ли, читал ли, пел ли. Воистину не встретил я другого человека, в котором все это было бы вместе собрано». Он умел, если не убедить противника в споре, то хотя бы смягчить его сердце и вызвать уважение к иной точке зрения. Так, в Киево-Печерской лавре, не принявшей унию, первоначально настроенные на рукопашную схватку монахи, отменили, после диспута с Полоцким епископом, намерение кулаками и палками доказывать истинность своей веры. Были у Кунцевича и ненавистники, прозвавшие его за пастырское рвение душехватом, подававшие на него жалобы, обвинявшие в том, что он теснит и преследует неприсоединившихся к унии.

Обострилась ситуация когда в 1620 г. патриарх Константинопольский Феофан, желая восстановить автокефальную православную иерархию на Украине и в Белоруссии рукоположил нескольких епископов, в числе их – на Полоцкую кафедру – видного православного богослова Мелетия Смотрицкого. Для того, чтобы ослабить позиции Иосафата Кунцевича, в котором Смотрицкий видел соперника, и вынудить его отступиться от Полоцка Смотрицкий направил в города Полоцкой епархии клеветнические письма, обвинявшие Кунцевича в тайном переходе в латинский обряд и стремлении «сделать церкви костёлами», что совершенно не соответствовало истине. Напротив, епископ Кунцевич всячески отстаивал право униатов сохранять в неприкосновенности свой обряд, который он не только досконально знал, но и горячо любил. В управлении епархией он так же опирался на византийское церковное право. Однако, Смотрицкий не зря был одним из крупнейших писателей своего времени и даже получил прозвище «польского Цицерона» за красноречие – нашлись люди, которых смутили подмётные письма. В Витебске этим воспользовались пропротестантски настроенные православные круги, а также некоторые запрещённые Кунцевичем в служении за недостойные поступки священники. Здесь были избраны из числа горожан несколько «священников», которые начали «служить» в шалашах за городской чертой. Одновременно с этим, полетели жалобы на епископа Кунцевича канцлеру Литвы Льву Сапеге. В них Иосафата Кунцевича обвиняли во всевозможном насилии по отношению к несогласным с унией православным. Никаких убедительных документов о том, что такие преследования были не сохранилось. Единственное документальное свидетельство, косвенно свидетельствующее, что жалобы на действия епископа были, которым располагает история – письмо канцлера Льва Сапеги к Иосафату Кунцевичу о том, что на него жалуются жители Могилёва, обвиняя его в том, что он опечатывает православные церкви, прихожане которых не присоединились к унии. Эти обвинения Кунцевич опроверг, утверждая, что никого насильно в унию не загонял, опечатывались же лишь те церкви, которые находились в опасности быть осквернёнными из-за того, что ключи от них хранились у мирян и сами церкви использовались не по назначению, например, для хранения товара. В таких случаях, церковь опечатывалась и открывалась только для богослужения. В то же время епископ привёл множество примеров притеснений униатов, как со стороны православных, так и со стороны католиков латинского обряда и упрекал власть в том, что она не заботится о справедливости. Канцлер на это ответил, что жалоб слушать не желает, а рекомендует епископу следовать примеру Христа, пошедшего на заклание как агнец. Возможно, это казалось Льву Сапеге, вынужденному играть роль буфера между католиками-латинянами, униатами и православными, между литовской и польской шляхтой, между запорожскими казаками, королём и гражданами городов магдебургского права, одним словом, между всеми противоборствующими сторонами чрезвычайно изящным риторическим ходом. Но для Иосафата Кунцевича следование примеру Христа никогда не было речевым оборотом, оно было жизнью. Без охраны, с пятью человеками челяди он отправился в Витебск увещевать своих заблудших овец, предварительно приготовив себе дома в Полоцке гроб. Темой его последней проповеди, с которой он обратился к жителям Витебска, был стих из Евангелия от Иоанна 16.2 ( Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу). Во время литургии один из выбранных витебских «священников» Илья Давидович начал бесчинствовать в соборе и его пришлось вывести и запереть на кухне епископского дома. После окончания службы он был тут же выпущен по приказанию епископа, но мятежная толпа уже зазвонила в набат и толпа двинулась к дому епископа и набросилась на его немногочисленную челядь. Кунцевич вышел навстречу своим убийцам, сказав: «Дети, почему вы бьёте моих слуг? Если меня ищете, то вот я». На мгновение толпа замерла, но один из бунтовщиков ударил епископа палкой, другой набросился на мученика с топором. Обезумевшие от крови сторонники Смотрицкого набросились на бездыханное тело, терзая его на ходу, потащили его к Двине и бросили в воду. На несколько минут, обнаружив надетую под рясой власяницу, которой не ожидали найти на «ополячившемся изменнике» этот знак аскетизма и свяости, убийцы решили, что ошиблись и убили кого-то не того.

Спустя несколько часов пришло раскаяние и ужас от осознания содеянного. Ночью повесился зарубивший епископа топором. Двадцать человек бежали из города. Семьдесят были арестованы и впоследствии судимы. Толпа жителей стояла на берегу реки и молилась в слезах, когда же на шестой день река отдала тело мученика, все хотели прикоснуться к нему и спорили о том, кто внесёт его в церковь.

Процесс беатификации, завершившийся в 1643 г. собрал множество свидетелей, среди которых были даже представители Витебской еврейской общины, с большим трудом и с большой настойчивостью добившиеся права свидетельствовать о том, что этот «свирепый гонитель инаковерующих» всегда был милостив к иудеям. В 1867 году епископ Иосафат Кунцевич был провозглашён святым, став первым святым греко-католической Церкви. Его мощи, пережившие множество попыток уничтожения, ныне обрели покой под алтарём святого Василия Великого в соборе святого Петра в Риме.

Анна Кудрик